Честно говоря, в истории трудно найти прецеденты такого продолжительного упадка при отсутствии каких-то форс-мажорных обстоятельств. Разумеется, до 2014 г. А, следовательно, чтобы драматический ход событий изменить, его нужно глубоко осмыслить.

По моему мнению, в этом контексте сработали несколько обстоятельств. После обретения независимости Украина должна была одновременно основать государственные учреждения и реформировать экономику с плановой в рыночную. Согласитесь, это очень сложная задача сама по себе. А при отсутствии людей, способных организовывать масштабные преобразования и генерировать развитие, она оказалась вообще нереальной для выполнения.

Но почему так случилось, что в Украине нет людей, способных генерировать общественное развитие, другими словами, элиты? Ведь именно ценности развития являются неотъемлемым признаком лучших граждан. Последние, если они действительно лучшие, должны исповедовать именно такие ценности и стремиться к власти в первую очередь для того, чтобы воплотить их на практике. А еще масштаб этих людей должен соответствовать масштабу задач, стоящих перед Украиной. Они должны уметь убеждать, давать надежду и вести за собой. Это намного важнее материальных ресурсов, которыми владеет нация.

Так почему же у нас не оказалось таких людей? У истории есть объяснения. Украинцы за столетия неволи были лишены возможности решать вопрос своего развития. Не имели свободы, поэтому не привыкли к ответственности в широком исторически-общественном значении. Не держали собственную судьбу в своих руках и не знали, насколько это сложно и достойно одновременно.

Стратегии развития генерировались в столицах стран-колонизаторов, пристально выслеживавших умников в колонии, чтобы помешать их патриотической активности. Следовательно, прослойка пассионарных людей, которые могли бы претендовать на роль вождей своего народа, постоянно находилась под особым прицелом, поэтому исторически так и не возникла в нужной критичной массе.

Но есть и другой фактор, сформировавший украинское сообщество, точнее его характер. Это… климатические и географические условия обитания. Они не способствовали выработке твердого характера, который формируется в обстоятельствах, когда ты должен в постоянном напряжении искать ресурсы для выживания. Потому что эти ресурсы были рядом — плодородная земля под ногами, плоды на деревьях, рыба в прудах…

Украинец ради получения материальных средств выживания имел возможность прилагать меньше усилий, чем, скажем, турок на сухих скальных почвах Анатолии. А что уж говорить о китайцах. Пока десяток китайцев имел счастье обрабатывать несколько соток, другой десяток ожидал в очереди этой возможности, каким-то чудом выживая. Эта необходимость прилагать дополнительные усилия формировала дополнительный запас прочности характера — для выживания и конкуренции.

Так сложилось, что у украинца было время «помечтать», поскольку у него не было большой потребности действовать. Это замедляло скорость его реакции на внешние вызовы. Однако эта мечтательность сублимировала его творческую, креативную энергию, которая, хочется верить, в конце концов, себя проявит.

Однако вернемся к ренте и ее роли в процессах развития. Природные ресурсы Украины не ограничиваются плодородной землей. Это также железная руда, газ, руды цветных металлов, древесина, уголь и еще много другого. Мало в каких странах есть такие богатства, собранные в одном месте. Но это природное богатство играло и продолжает играть в развитии страны скорее негативную роль. По крайней мере, пока что.

В новейшие времена появилось детище этих богатств — рентный капитализм. В Украине этому способствовали два обстоятельства — наличие развитых рентных или близких к ренте индустрий, доставшихся ей в наследство, и отсутствие устойчивых государственных учреждений и практик правильного использования этих ресурсов для экономического развития страны. К таким индустриям следует отнести горно-металлургический комплекс, возделывание и экспорт зерновых, снабжение электроэнергией и газом, железнодорожные перевозки, заготовку леса и такие очень общественно щекотливые и неоднозначные в Украине виды деятельности, как добыча угля в копанках, а также янтаря, речного песка, щебня; вырубка леса и т.п.

При желании можно оценить валовой доход, генерированный рентной деятельностью в Украине. Например, в течение 15 лет (2002–2017) валютные поступления лишь от экспорта зерновых, железорудного сырья и сырого леса-кругляка суммарно составили
88,5 млрд долл. США. И это без учета средств, выведенных через связанных лиц и трансфертное ценообразование.

Понятно, что это колоссальные ресурсы для страны со слабой экономикой, которая ради покрытия бюджетных дефицитов опасно наращивает внешний долг и, как следствие, все больше и больше жертвует своей политикой развития. Из генерированных рентой сумм лишь относительно небольшая доля средств была перераспределена на финансирование общественных потребностей через сборы и налоги. И почти ничего не пошло на стимулирование экономического развития.

В частности, не создано ни одно учреждение, которое бы системно финансировало расходы на структурные экономические изменения, стимулировало частные капитальные инвестиции в производство. Затраты из государственного бюджета на экономические статьи составляли в 2015–2017 гг. в среднем всего 1,6 млрд долл. США в год, а норма накопления основного капитала в экономической системе страны была в пределах 13,5–16%. (Для сравнения: инвестиции в основной капитал как процент от ВВП в Китае — 43–45%, Турции — 28–30%, Польше — 18–20%.). Зато поступления от ренты, значительная часть которых находилась вне учета, позволяли стране так-сяк существовать, как-то выполняя свои самые необходимые обязательства. «Невидимых» средств было достаточно, чтобы финансировать политику. Более того, опция вкладывания средств в политику с тем, чтобы подчинить в собственную пользу государственные решения, оказалась наиболее прибыльной. Поэтому и сложилась формула организации взаимосвязей государства и крупного бизнеса, которую называют олигархической и в которой развитию, прежде всего технологическому, нет места.

В этой парадигме нашли свой интерес разные группы и прослойки общества — от нелегальных копателей угля и янтаря до разных органов, которые должны были бы присматривать за правопорядком.

А тем временем остались без внимания и заботы государства секторы, где сосредоточен основной потенциал экономического роста, а именно: отрасли перерабатывающей промышленности. Огромное индустриальное наследие в виде производственных промышленных кластеров, научно-исследовательских институтов, привыкших к промышленной дисциплине рабочих с целыми профессиональными династиями, никогда не было в поле зрения умной государственной политики. Потоки ренты разрушили эту необходимость и заинтересованность в политике промышленного развития как единственной возможности создать свою историю успеха, повысив производительность труда и благосостояние граждан.

Страны, которые прошли успешный путь развития экономики и быстро поднялись от аграрных до индустриально развитых, действовали иначе. Они по крохам собирали поступления от рентных видов деятельности — экспорта сельхозпродукции, древесины или минералов и направляли их на производственное развитие.

Они привлекали доходами и заставляли рентных капиталистов работать ради общественного прогресса. Так акул приманивают на добычу, кормя и дрессируя. Однако хорошо помнили о разнице между акулой и рентным предпринимателем: хищница, насытившись, больше не хочет, а ее человеческий аналог, как оказалось, ненасытен. Вспомним, как мы в 1990-х размышляли: дескать, надо выбирать богатых, потому что у них уже все есть, и в правлении они будут проникаться общественным благом. А вышло наоборот.

Посему и до сих пор щедро генерированные рентой доходы были и остаются тормозом общественного прогресса. Как их превратить в ресурс развития — ключевой вопрос украинской политики. Доминирующие ныне представления о том, как одолеть дракона, сводятся к той же неолиберальной, неоклассической доктрине, скрепленной вашингтонскими договоренностями. Но реальность иная.

Эта доктрина совсем не требует и не рекомендует странам забирать долю ренты и направлять ее на национальное производственное развитие. К чему она на самом деле их побуждает, так это отдать то, чего всегда хотят победители, — в первую очередь сырье и талантливых людей. Потому что победители — это развитые индустриальные страны, которые сначала создали у себя высокотехнологические перерабатывающие производства, а потом придумали доктрину свободного рынка, чтобы свободно собирать сырье и людей для этих производств и беспрепятственно поставлять готовую продукцию на рынки, где еще нет внутренних конкурентов.

Реальные же отношения либертарианства, политику которого продвигают международные учреждения, и рентного капитализма — другие. Абсолютной иллюзией является представление о том, что либертарианство — ярый враг рентных капиталистов, что оно способствует развитию местной конкурентной экономики, особенностями которой являются производство готовых промышленных товаров с высокой добавленной стоимостью, высокая производительность труда, способность заимствовать и продуцировать передовые технологии.

Этот подход, навязанный неудачникам, неспособным взять судьбу своего развития в свои руки, на самом деле комфортен для рентных капиталистов. Объясняется это очень просто: рентные производства не боятся свободного рынка в отличие от еще не окрепших производств конечной продукции в развивающейся стране. Развитый мир, педалируя открытый рынок, приветствует свободное снабжение сырья, которое так необходимо их перерабатывающим мощностям. Поэтому для наших поставщиков зерна, руды или стальных полуфабрикатов либеральная доктрина не составляет никаких вызовов. Наоборот — она маскирует реалии рентной консервации, создавая иллюзию развития, которого на самом деле нет.

Другой принцип генерирования развития по либеральной доктрине — это равные правила игры для всех, резидентов и нерезидентов. Он не сказать, что ошибочен, но на практике также особенно ничем не грозит рентным капиталистам, а особенно в стране со слабыми учреждениями. Если вдруг на их поле и зайдет конкурент, то этот конкурент просто будет снимать возможный максимум инфраструктурной ренты и репатриировать его из страны. Он действительно может внедрить лучшие стандарты труда и создать некоторую конкуренцию, но зато будет забирать столько, сколько ему позволит слабое государство.

А вот кто первый будет под угрозой, так это местный производитель инвестиционной продукции, оборудования и технологий для национальных компаний, работающих в сфере инфраструктуры: энергетической, транспортной, коммунальной. Чужеземная корпорация зайдет в инфраструктуру со своими технологиями и поставщиками, а местный производитель этой продукции потеряет внутренний рынок и возможность дальнейшего производственного развития.

Другой тип политики — индустриальный — обставляет дела так, что на внутреннем спросе возникают, даже почти с нуля, национальные производители. Как в Китае энергетический гигант Shanghai Electric. А те, кто следует якобы универсальным рецептам спасения от свободного рынка, хотя еще совершенно не готовы конкурировать на этом рынке продукцией с углубленной переработкой, теряют даже то, что имели из своей конкурентной промышленности.

Такая страна, наконец, сдается, перебиваясь и в дальнейшем на ренте. Она не сможет перейти к высшей — высокопроизводительной — структуре материального производства, способной генерировать технологическое развитие и экономическое наверстывание (минимум 7% и больший рост ВВП), и застрянет в ловушке как страна с низкими доходами населения. Именно этот сценарий уготован Украине, если она будет жить, следуя чужим советам, и не вооружится собственной индустриальной политикой.

Но что такое собственная индустриальная политика? Для нынешней Украины — это совокупность мер, которые будут мотивировать экономических агентов инвестировать в производственную сферу и технологическое развитие. То есть дадут толчок предпринимательской деятельности, которая изменит структуру материального производства в стране.

Меры этой политики в случае Украины лежат в широкой плоскости — от защиты частной собственности до поддержки производственного бизнеса ресурсами: инфраструктурой, финансированием, подготовкой специалистов, экспортным содействием и протекционизмом как минимум относительно отдельных производственных секторов. Таким образом, стимулируется производство, а не потребление. Однако на сегодняшний день в Украине есть лишь попытки внедрить общие экономические свободы, но нет практических усилий ресурсной поддержки производственного развития и компенсации пробелов, которые создает открытый рынок.

Также важно понимать, что между индустриальным и технологическим развитием стоит знак равенства. В основе индустриального развития лежит внедрение технологий — как заимствованных извне, так и разработанных внутри страны. Но ни в одной стране технологическое развитие не финансировалось лишь частным сектором. А поэтому широкий путь к использованию достижений Промышленности 4.0 может проложить лишь индустриальная политика.

Украина будет либо индустриально развитой страной, либо маргинальной территорией с шаткими границами и слабой субъектностью. Поэтому у нее нет альтернативы индустриальной политике, если она хочет воспользоваться талантами своих граждан. Существование же на ренте и внешних советах ведет ко второму, весьма нежелательному, варианту.

И напоследок еще один, очень важный, момент. Украина не должна начинать с нуля. Будем достойны еще совсем недавней нашей индустриальной славы! Ведь в бывшем государстве 70% практических промышленных разработок происходили из Украины! И главное, что мы должны осознать: большая страна, которая хочет развития, не может жить, следуя чужим советам…